12 мая картину покажут в Москве. Germania-online связалась с режиссером Анне Зохрой Беррашед и поговорила с ней о замалчивании проблемной беременности, трудностях кастинга и "женском кино".

– Поздравляю с "Лолой в серебряном" за лучший фильм года. Это была ожидаемая награда?
– Спасибо за поздравления! Нет, такого результата никто не ожидал. А вы смотрели церемонию?

– От начала и до конца.
– О, тогда вы видели реакцию нашей команды. Все повскакивали со своих мест, кричали, как сумасшедшие. Это огромный успех. "24 недели" – всего лишь вторая моя картина. Предыдущая – "Две матери" – вышла в 2013-м.

– Как родилась идея фильма?
– Однажды мне на глаза попалась газетная статья, в которой была приведена статистика поздних абортов. Оказалось, что около 90% женщин, живущих в Германии, принимают решение прервать беременность, если у плода выявлен синдром Дауна. Эта цифра меня потрясла. 90% – значит, почти каждая первая. Такой аборт, проведенный на поздних сроках, в нашей стране легален. Однако сама тема является табуированной. Мы живем во времена, когда пренатальная диагностика совершенствуется с каждым днем, мы хотим все знать о состоянии будущего ребенка, но при этом замалчиваем негативные результаты. Всем показывают только красивые картинки со смеющимися мамами и папами. Никто не говорит о том, что происходит с парами, которым врачи сообщают о серьезных патологиях.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Сначала я общалась с врачами. С ними было легко: они хотели этого разговора. Ведь для них это тоже не просто работа. Человек, который проводит аборт на поздних сроках, несет свою часть психологической нагрузки и ответственности. Он идет с этим домой – и ему совершенно не с кем поговорить. А вот пару было найти гораздо сложнее. Я начала с интернета. Сидела на специализированных форумах, где люди делятся опытом, пыталась "разговорить" их анонимно. Не сработало. В итоге я нашла пару, которая приняла решение об аборте на 32-й неделе – это, как вы понимаете, очень поздно. Со мной они общались через две недели после того, как все произошло. Разговор был невыносимо тяжелым. Он длился несколько часов, мы все плакали. Потом нашлись еще две пары.

– Один из врачей в фильме носит вашу фамилию – Беррашед.
– Мне было важно показать весь процесс от и до, в деталях, с максимальной достоверностью. Все врачи, медсестры и акушерки, появляющиеся в кадре, – не актеры, а реальные люди. И для съемок ключевой сцены я хотела найти доктора, который действительно проводит поздние аборты. Мне пришлось опросить человек пятьдесят, прежде чем я нашла того, кто согласился сниматься. Но он поставил жесткие условия. Полная анонимность: мы не должны были показывать его лицо и называть его имя. А еще он потребовал, чтобы у него была возможность посмотреть картину до премьеры. Я согласилась на все – выбора-то не было – и отправила ему копию прямо из монтажной. Обычно я ничего подобного не делаю. Я даже актерам ничего не показываю. Но тут пришлось сделать исключение: мы же условились. Вскоре он позвонил. Долго благодарил, назвал фильм "правдивым и аутентичным", а в конце сказал: "Я разрешаю вам показать мое лицо и указать мое имя". Тут уж я рассмеялась: "Не получится. Мы уже все сняли, и вашего лица в кадре нет". Правда, мы сохранили голос.

– А имя все же поменяли. Почему?
– Я решила, что, если дам врачу свою фамилию, то журналисты обязательно меня об этом спросят. А я хочу, чтобы меня об этом спросили, ведь тогда я смогу рассказать, чего мне стоило найти этого человека. Только представьте: врачи боятся показывать свои лица. Вот настолько эта тема закрыта для обсуждения. Именно об этом я и снимала кино.

– Это всего лишь вторая ваша картина, но снимались в ней большие звезды. Кого-то зрители и вовсе увидели в неожиданном амплуа: например, сыгравший мужа Бьярне Медел известен немецкой публике как комедийный актер. Сложно ли было проводить кастинг?
– С Бьярне Меделем все сложилось почти мгновенно. Я отправила сценарий, причем даже не ему лично, а актерскому агентству, которое представляет его интересы. Через день он сам позвонил мне на сотовый и заявил, что готов сниматься. Я слегка опешила, говорю: "Подождите, давайте познакомимся для начала, мы должны хотя бы посмотреть друг на друга". Оказалось, он давно мечтал о серьезной драматической роли.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Актрису я искала около года. Знаете, это то, о чем режиссеры предпочитают умалчивать. Обычно все твердят одно и то же: "Такая-то была моей первой кандидаткой на роль – и звезды тут же сошлись". Чаще всего это ложь. И я не вижу смысла в таком обмане. Мне было очень тяжело. Актрисы, которые пробовались, понимали: это точка невозврата. После съемок в "24 неделях" изменишься ты и изменится твоя карьера. Такой материал нельзя просто сыграть – его надо прожить, пропустить через себя. Многие просто испугались. Писали мне длинные письма, объясняли: "Прекрасный сценарий. Но мне 38, и я боюсь, что после этих съемок не смогу родить". Одна актриса замечательно проявила себя на кастинге, но потом перезвонила и сказала: "Три года назад я потеряла ребенка. Я не могу. Я не в состоянии это играть". И только через год отказов и поисков нам ответила Юлия Йенч. Она сыграла так, что теперь на ее месте невозможно даже представить кого-то другого. Как будто весь текст был написан специально для нее.

– Фильм снят на крупных планах. Почему вы выбрали такое изобразительное решение?
– Для меня кино – это не только когнитивный опыт. Понятно, что о фильме будут разные мнения, что люди будут спорить. Но я не хотела судить своих героев и стремилась избежать чистого теоретизирования. Мне хотелось, чтобы картина "всасывала" зрителей в себя, чтобы они физически не могли уйти с нее, даже если их будет возмущать происходящее на экране. Они должны хотя бы мгновение представить себя на месте героев, ощутить весь ужас происходящего с ними. И там не только крупные планы, там много других элементов. Момент, когда Юлия Йенч смотрит в камеру, прямо в глаза зрителям, – он тоже для этого.

– Как часто вас спрашивают о том, что бы вы сделали на месте главной героини?
– Меня спрашивают об этом постоянно. До начала съемок я думала: "Конечно, я оставила бы ребенка". Но теперь, когда фильм завершен, мне кажется, что есть один-единственный правильный ответ на такой вопрос: "Я не знаю". Тут не может быть никаких абстрактных размышлений. Понятно, почему первая моя мысль была о сохранении беременности. Сказать "да" ребенку, любому ребенку – это нормальная человеческая реакция. И люди в большинстве своем хотят детей. Но когда тебе сообщают о патологиях, которые почти несовместимы с жизнью, ты вынужден переоценить ситуацию и взвесить все заново. И ты никогда не узнаешь, каково это, пока сам через этот ад не пройдешь.

– Вы четко даете понять, что решение об аборте – это личный выбор женщины и ее ответственность. Но есть ли какие-то меры, которые могут быть предприняты на уровне государства и общества? Меры, которые при этом не оспаривали бы права на выбор и не действовали как репродуктивное насилие?
– Первое и самое главное – не оставлять пару или женщину, оказавшуюся в такой ситуации, без профессиональной психологической помощи. Врач, ведущий беременность, сообщает диагноз, но больше он не говорит ничего. И люди оказываются совершенно потерянными. Это крушение всех надежд и планов, тяжелейшее испытание. В какой-то момент ты просто теряешь рассудок от горя, ты не в себе. И тут важно, чтобы к работе сразу подключился психотерапевт – человек, который понимает, через что проходит пара, который сможет с ними поговорить.

– Все фильмы, ставшие в этом году обладателями главных наград Немецкой киноакадемии, сняты женщинами. Это знак или просто совпадение?
– Ответ на этот вопрос мы узнаем через несколько лет. Если женщин-режиссеров в индустрии станет больше, то это знак. Меня очень радует, что в Германии об этом много говорят и что дискуссия вышла на такой высокий уровень. У нас нет недостатка в женщинах, которые хотят снимать кино. Более 40% студентов в киношколах – девушки. Но потом они куда-то исчезают. Все большие бюджеты – а это от 5 млн евро и выше – осваиваются мужчинами. Женщины вынуждены снимать свои фильмы за куда более скромные суммы. Я надеюсь, что люди, которые распределяют деньги, осознают этот дисбаланс.

– К героиням это тоже относится?
– Безусловно. Посмотрите на театральную классику. Женские характеры не такие яркие и глубокие, как мужские, и героини в основном занимаются тем, что ищут себе спутника жизни. Из театра эта система перешла в кинематограф. Если у тебя главный герой мужчина, то это фильм для всех. Если ты делаешь главную героиню женщиной, то тебе говорят: "Это женское кино". Странный подход, не так ли?

Показ фильма "24 недели" состоится 12 мая в 19.00 в Центре документального кино в Москве. Киноуикенд "Матриархуд", посвященный разному опыту материнства, проводится Международным фестивалем 2morrow и Фондом имени Генриха Белля при поддержке Гете-института в Москве.
Официальный сайт – www.cdkino.ru

Беседовала Ксения Реутова

12.05.2017