Он сыграл в 11 фильмах Райнера Вернера Фассбиндера и сам стал снимать кино, ныне имеющее в Германии статус классики. Теперь он работает с Фатихом Акином: вместе они написали сценарий к ленте "Гуд бай, Берлин!", а сейчас завершают триллер "Из ничего" с Дианой Крюгер в главной роли.

Сюжет "Из ничего" (Aus dem Nichts) держится в строжайшей тайне. Узнать подробности от Харка Бома тоже не удалось. На вопрос о фильме он ответил немецкой поговоркой "Не стоит кудахтать над неотложенными яйцами" (Über ungelegte Eier soll man nicht gackern). Но зато согласился поговорить о самом Фатихе Акине, а также о Фассбиндере, немецкой "новой волне" и о родном Гамбурге. В Петербург Харк Бом приехал по приглашению Гёте-института и киноведческого журнала "Сеанс", который выпустил специальный номер, посвященный Райнеру Вернеру Фассбиндеру, и провел показ двух его картин – "Лили Марлен" и "Страх съедает душу".

– Каково это – видеть себя на экране спустя столько лет?
– Это странно. Конечно, нет ничего удивительного в том, что человек с годами стареет. Таков ход вещей. Но вот в чем загвоздка: я-то себя старым не чувствую. И когда вижу на экране совсем молодого мужчину, то неожиданно осознаю, что это больше не я.

– Когда говорят о немецкой "новой волне", Райнера Вернера Фасбиндера упоминают в первую очередь. Насколько это справедливо? Был ли он лидером движения?
– Наша волна сильно отличалась от других. Все прочие подобные течения – неореализм в Италии, французская Nouvelle Vague, британские "рассерженные молодые люди" – начинали свое существование как группы. Это уже потом входившие в них режиссеры обретали самостоятельность. То же самое можно сказать о живописи: вспомните объединение "Синий всадник" или арт-группу "Мост". Но Фасбиндер никого за собой не вел. Он не основал никакой школы. У него не было последователей и наследников: после его смерти никто не старался повторить то, что делал он. Он был и остался уникальным и неповторимым, единственным в своем роде.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Я думаю, его роль состояла в том, что он своим творчеством и самим фактом своего существования укреплял всех тех, кто жаждал перемен. А желание что-то изменить в ту эпоху было огромным. Вероятно, это и есть главная функция искусства – ловить Zeitgeist и делать его осязаемым. Фасбиндер это умел. Он переводил дух времени из чего-то эфемерного в видимое и осознаваемое. Его значение для немецкого кинематографа трудно переоценить.

– Вы работали с ним много лет, а потом и сами стали снимать кино. Неужели на вас как на режиссера он тоже никак не повлиял?
– Нет. Совершенно точно не повлиял. Ни на меня, ни на Вима Вендерса, ни на Вернера Херцога, ни на Фолькера Шлёндорфа… Он вообще не повлиял на представителей немецкой "новой волны". Они все были индивидуалистами. Каждый шел в свою сторону, каждый хотел делать свое собственное кино. Возможно, это один из изъянов немецкой кинокультуры. Французская "новая волна" в итоге превратилась в стиль. А вот про нас такого сказать нельзя. Не существует никакого "стиля Фасбиндера".

– А существует ли преемственность между современными немецкими режиссерами и "новой волной"?
– Трудно сказать. Фильмы, которые снимались в Германии в 70-е годы, были сплошь политическими. Но в 80-е их уже не стало. И в 90-е тоже. "Беги, Лола, беги" Тома Тыквера – фильм революционный. Однако это революция в эстетике. В 2000-е Бернд Айхингер в качестве продюсера сделал два по-настоящему политических фильма: "Бункер" и "Комплекс Баадера-Майнхоф". Но на этом, пожалуй, все.

– Что вы думаете о "Берлинской школе"?
– Мой сын Уве Бом, тоже актер, часто играет у Томаса Арслана – одного из режиссеров "Берлинской школы". Он, например, снимался в фильме "Золото". Но лично мне эти режиссеры чужды. Они рассказывают ненастоящие истории.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Детлев Бук. Фатих Акин. Том Тыквер. Андреас Дрезен. Зёнке Вортманн. Фолькер Шлёндорф. Вим Вендерс хорош, но тоже мне чужд.

– Вернер Херцог? Вы его уже упоминали.
– Вот он мне близок. Я тоже очень интересуюсь природой, поэтому люблю его фильмы. "Человек-гризли" – замечательное кино. Но его влечет экстрим. Он из тех, кто будет с радостью стоять на вулкане с камерой, когда начнется извержение.

– Вы были соавтором сценария нового фильма Фатиха Акина "Гуд бай, Берлин" (Tschick). В одном из интервью я прочитала, что в процессе вы страшно ругались. И даже кричали друг на друга. Это что – конфликт поколений? Или конфликт творческих взглядов?
– Это исключительно конфликт творческих взглядов. Разных точек зрения. Хотя у нас действительно огромная разница в возрасте. Я на 34 года старше его. Я даже старше его родного отца. Но наши споры никогда не переходят в ненависть. А вы видели фильм?

– Да. Его показывали на Фестивалях немецкого кино в Москве и Петербурге.
– Если помните, он начинается с того, что главному герою нужно написать сочинение. Майк довольно откровенно пишет о своей матери и потом зачитывает этот текст вслух перед классом. В книге, по которой фильм поставлен, это предыстория. То, что случилось когда-то давно. И вот я говорю Фатиху: "Нам нужно перенести этот эпизод вперед". А он мне: "Нет!" Я ему: "Но тогда твой Майк сразу получит характер, а фильм – структуру. Потому что зритель смотрит картину здесь и сейчас". Результат этого спора вы видели. Ну или, например, я говорю: "Фатих, нам нужен тут голос за кадром". А он сразу в крик: "Голос за кадром? В моем фильме?! Ни за что! В моих фильмах не бывает закадрового голоса!"

– Кто обычно побеждает?
– В таких вещах не бывает победителей. Мы даже никогда об этом не задумываемся и уж тем более не выясняем. К тому же я не хочу представить все так, будто только я всегда оказываюсь правым. Часто бывает, что прав как раз он. И через два часа я подхожу и говорю ему это. Спор – это вообще не соревнование, в котором кто-то должен одержать верх.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Нет. Но вы и сами, наверное, видите. У нас появилась партия, которая открыто выражает негативное отношение к иностранцам. В 80-е такого не было. Мне кажется, неприятие чужака – это свойство человеческой природы. Как известно, когда приезжает один иностранец, люди испытывают любопытство. Когда приезжает много иностранцев, они испытывают страх. Но я убежден, что этот страх можно преодолеть путем цивилизации, гуманизма и опыта. Поэтому такие фильмы надо снимать постоянно. Я их и снимал. Моя картина "Северное море – мертвое море" посвящена той же теме. И если вы видели мою жену Наталью, которая приехала в Россию со мной, то вы поймете почему. Она калмычка. И, кстати, немного говорит по-русски.

– Но фильмы о мигрантах в Германии снимаются. Получается, они не работают.
– Я могу только повторить: страх перед чужаками невозможно искоренить. Но когда ленту "Ясемин" показывают в школах и обсуждают на уроках, то постепенно появляется осознание. Однако потом приходит другое поколение, и с ним все надо начинать сначала. Если сейчас сирийский ребенок придет в немецкую школу, то у него, вполне вероятно, возникнут те же проблемы. И нужно снова объяснять ученикам, как им друг с другом взаимодействовать. Эта тема не может быть исчерпана.

– Вы выросли в Гамбурге. Есть ли у вас там любимое место?
– Порт. И Эльба, конечно.

– Сейчас там многое изменилось. Открыта Эльбская филармония, построен комплекс Хафен-Сити…
– Они мне не нравятся, и я там почти не бываю. В моей жизни есть три главных вещи: семья, фильмы и природа. Я орнитолог-любитель. И когда не занимаюсь кино, то могу часами сидеть и наблюдать за птицами.

Беседовала Ксения Реутова

27.03.2017